Власти, использовав для этого общедоступное лицо помощника президента РФ Сергея Ястржембского, ответственного за «формирование правильного образа войны», объявили о «несомненном успехе спецопераций», проведенных в декабре-январе 2002 года в Чечне. «Лицо» заверило наш многомиллионный народ, что там применялась тактика «многомесячного» выдавливания боевиков с гор и из нескольких населенных пунктов в селение Цоцан-Юрт, где в Новый Год последние были блокированы в количестве не менее ста человек, шли сильные бои с «плотным огнем из домов, превращенных в крепости», в результате которых большое количество боевиков поймано и уничтожено…

  С новым горем!

  В Цоцан-Юрте все началось 30 декабря – в тот день, когда уже почти весь мир за праздничным столом.

  – «С Новым годом!» – так я сказала солдату, который первым вошел в мой двор, – говорит дряхлая старушка совсем преклонных лет, пришепетывая и присвистывая двумя оставшимися во рту зубами. – И солдат ответил мне: «С новым горем, бабушка!»

  Камера начинает нервно плутать по ее дому. Бабушка что-то сбивчиво и невнятно объясняет – опять с очень плохим произношением. Но, собственно, слова уже не требуются. Шифоньер перевернут и внутри все выломано.

  – А вещи где?

  – Унесли. Они пришли и сказали, что у меня бандиты скрываются. И тут же стали грабить. Недавно мне подарили старые калоши – так они их забрали. Я спросила:

  «Часы не можете оставить? У меня больше нет часов». Солдаты ответили: «Бандитов подкармливаете – часов оставить не можем».

  Посуда? Разбита, расколота и сброшена на пол.

  Подушки и матрацы? Вспороты.

  Мешки с мукой? Тоже – ножами, крест-накрест. Муку – на пол, чтобы из нее уже никто, никогда и ничего не приготовил.

  – У меня в сарае было 200 тюков с сеном, – рассказывает соседка старушки «С новым горем». – Военные притащили в мой сарай парня с другого конца села, положили между тюков и все сожгли.

  Длиннобородый старик в белой папахе – он буквально «повис» на своей палке – еле стоит на ногах. И от старости, и от горя:

  – Они вошли и говорят: «Где паспорт на магнитофон?» А магнитофону – 30 лет. Какой у него «паспорт»? Если нет «паспорта» – уносят. Или деньги плати, чтобы оставили. Картошку у меня всю забрали. Весь зимний запас. Если мешок с мукой им был не нужен – рвали его и муку высыпали. Кукурузу – корм для скота – всю сожгли. У меня было три пары штанов – все три забрали, и все носки, которые были. А кто давал выкуп – 5-6 тысяч рублей с двора – не трогали. За человека выкуп меньше, чтобы не забирали, – 500 рублей. А те, кто в селе боевики, – тех не трогали… Потом автобус подогнали, людей туда погрузили, и детей – тоже. Детям в руки лимонки давали и родителям кричали, что если не принесут денег, то детей подорвут. В доме Солталатовых федералы держали молодую женщину с годовалым ребенком на руках на улице до тех пор, пока ее мать не смогла обежать соседей и собрать сумму, которую они потребовали. Уносили из домов даже одежду для новорожденных. Мою сноху, под угрозой оружия, заставили написать заявление, что она благодарит их за содеянное и дарит им двух баранов на Новый год. Пообещали вернуться и сжечь дом, если потом она напишет другое заявление… Три дня и три ночи так издевались над нами: придут – уйдут. Разве порядок таким образом наводят?

  Мечеть, конечно, самое лучшее здание в селе. Отремонтированные стены, красивая свежевыкрашенная ограда. Солдаты пошли в мечеть, а может, это были и офицеры. И там, в мечети, взяли да нагадили. Стащили в кучу ковры, утварь, книги, Коран, конечно, – и свои «кучи» сверху наложили.

  – Это что, они, называется, – культурные люди? А мы – средневековье, по-вашему? Русские матери! Ваши сыновья вели себя у нас как свиньи! И остановить их на

  этом свете некому! – кричат женщины в платках, съехавших набок, – те женщины, которые потом, через шесть дней после цоцан-юртовского погрома, отскребали в мечети это человеческое говно. И еще кричат:

  – Будь прокляты вы, русские! Не забудем мы вам это! Кто те матери, которые родили этих извергов?

  Мальчишки рядом толкутся, прислушиваются. И молчат. Один не выдерживает, резко разворачивается и уходит прочь – его увозили вместе со взрослыми мужчинами «на поле», во временный фильтропункт, допрашивали, били. Другому, лет девяти, взрослые велят рассказать, что он видел.

  – Я залез в какой-то подвал от страха. Солдаты всех били. Гонялись за всеми. Я и полез. А там мужчина убитый, я испугался и вылетел…

  – Я, видишь, бабушка уже, – это еще одна бабушка говорит, совсем не дряхлая, с крепким голосом, с осанкой, боевая. Но все равно ведь бабушка. – А они мне: «Сука! Блядь!»

  – И нам так же, – скорбно кивают другие бабушки. С палочками, на кривых, вдрызг разбитых подагрой ногах вечных тружениц.

  – Я – «сука»? – плачет та, что все время молчала. – Я сорок лет дояркой отработала, надоев рекордных добивалась. А мне солдат кричал: «Мы вас доведем до того, что вы сами в Сибирь будете проситься». Но я там уже была, в Сибири было лучше…

  – А я – им: «Как же вам не стыдно, ребята!» – продолжает самая первая старушка. – «А если бы твою бабушку сукой обозвали? Что бы ты делал?» А солдат мне в ответ: «Мою бы не обозвали, потому что она – русская».

  До 3 января в Цоцан-Юрте шла обычная карательная операция. Погромы, поджоги, мародерство, аресты, убийства.

Сайт управляется системой uCoz