Жизнь Грозного делится на две категории – «открытую» и блокадную. Первая – это когда город свободен для въезда и выезда. Относительно, конечно, свободен – когда все равно надо передвигаться через «сито» десятков внутренних блокпостов-грабителей, взимающих дань в 10-20 рублей с каждого проходящего и тем более проезжающего мимо. Тем не менее есть шанс съездить к родным в село, которое даже за пару километров от Грозного (что невозможно при «второй категории»), можно отправиться на рынок в Гудермес и даже, если повезет и ты пройдешь все блокпосты на всех дорогах, – в близлежащие: с одной стороны – Ингушетию, с другой – соседний Дагестан. Воля! В пределах войны, конечно. Студенты съезжаются из сел на занятия в полуоткрывшиеся грозненские институты и университет. На улицах – народ. Грозненская жизнь бурлит среди руин.

  Вторая категория – блокада, или «Стоп, колеса!». Так называют военные состояние, когда сами же закрывают город и в нем начинаются «спецмероприятия» – проверки и облавы, смысл которых подчас понять не просто сложно, но и невозможно. Грозный замирает, рынки пустеют, лавки сворачивают свой товар, по улицам, со скоростью урагана, гоняют бронетранспортеры, сметая все на своем пути, включая случайных прохожих. Слышны выстрелы и автоматные очереди. Больных младенцев родители уносят прямо с операционных столов.

  Руины разрушенного города тоже бывают веселыми – это когда вдруг с самого раннего утра много яркого солнца, а копоть пожарищ развеяли ночные ветры.

  17 сентября 2001 года в Грозном так и начиналось – люди, лавирующие между развалинами, улыбались. И солнцу, и друг другу, и этому сиюминутному счастью, что «как раньше», – а на другое, не сиюминутное, тут не надеются.

  Интуиция не обманула грозненцев и на этот раз – их радость не могла быть долгой. Уже к девяти утра руины помрачнели. Вроде бы и солнце ушло. Люди уткнулись подбородками в грудь, стараясь незамеченными прошмыгнуть мимо блокпостов, вокруг которых солдаты принялись раскладывать «жалящих змей». Это специальные заградительные приспособления, представляющие из себя металлические подвижные ленты с торчащими наружу железными пиками средней величины. Разложил – значит, «стоп, колеса». Народ знает: раз наткнулся на расползающихся «змей», значит, спасайся, кто может, ищи укрытия, да поскорее, город перекрывают для движения транспорта, а это есть самый верный признак подступающей «зачистки». И очень скоро Грозный омертвеет, и людей разгонят по домам, если они у них еще остались.

  К одиннадцати утра наступает мертвая пауза в жизни города. Нельзя двигаться уже и между блокпостами. После метаний между перекрытыми дорогами свое поражение вынуждены признать даже те смельчаки-весельчаки, которые за час до этого еще подмигивали: мол, прорвемся, куда надо, мы тут знаем такие потайные тропы в заминированных руинах, что никакие блокпосты нам не страшны.

  Солдаты, охраняющие блокпосты, удивляются вместе с нами – теми, кто застрял: странный приказ пришел – не пропускать даже военных и милиционеров!

  Действительно, рядом стоят блокированные офицеры какого-то другого силового ведомства – не того, которое отдало приказ о блокаде. (Характерная черта для Чечни – «силовики», даром что в составе одной «Объединенной группировки сил и войск на Северном Кавказе», стараются одни других не слушать, не воспринимать.) Милиционеры из состава так называемой «чеченской милиции» – вновь организуемых подразделений из числа местных жителей – тоже среди нас, то есть в блокаде. Девочки-школьницы лет по девять-десять также потеряли право пройти еще сто метров и добраться до разрушенной школы № 41, где, вопреки всему, идут занятия. Зачем все это?

  Застрявшие люди не задают таких вопросов солдатам, осуществляющим блокирование. Во-первых, солдаты и сами не в курсе. Во-вторых, знают, что это ничего не изменит.

Сайт управляется системой uCoz